Не люблю праздники. Вот завтра начнется новый год, и все изменится к лучшему

— Вот завтра начнется новый год, Валера, и все изменится к лучшему, — голос подружки чувственно шелестит в телефоне. — Да не вздыхай ты так, вставай, пойдем к елке, к Димке зайдем. У него жена, знаешь, как готовит? 
— Знаю, отстань, иди одна!

Я больше не могу выносить этот ноющий, просящий голос. Он словно вторит волчьему вою внутри меня. Который год эта серая тень пробирается на мою внутреннюю запретную территорию и за пару дней до праздника начинает свою заунывную песню. 

Шесть часов до Нового года. За окном уже темно, но разноцветные гирлянды, громадными стежками прошившие всю улицу, устраивают на потолке моей комнаты загадочный звездный атлас. 

Я лежу на тахте и, рассматривая потолок, придумываю названия созвездиям. Вот тем трем отблескам, выстроившимся в одну линию, и придумывать не надо. Это звезды пояса Ориона. У меня на потолке — Небесный Охотник. 

Еще я думаю о том, что ненавижу праздники, особенно Новый год. Не понимаю, почему в его празднование вкладывают так много смысла. Все веселятся, закупаются, готовят: «Потому что как встретишь год, так его и проведешь». Ажиотажа больше, чем самого праздника. Семейный праздник, а что в нем семейного? То, что все собрались за одним столом, еще не означает приход счастья. Наоборот. Во время всеобщего веселья особенно резко чувствую одиночество. Невостребованность какая-то, тоска накатывает, словно рвешься куда-то, а вырваться не можешь. 

И не понимаю, какой смысл загадывать желание. А тебя обязательно спросят: «Ты загадал желание? Ты не забыл загадать желание?» Словно это ожидание перемен как-то все изменит, и что-то хорошее в действительности произойдет. Из года в год все одно и то же — ничего не меняется, абсолютно ничего. Каждый прошлый год похож на последующий, и непонятно, в чем же смысл…

Охотник

Слышу настойчивый звонок в дверь. Не похоже, что Дина вернулась за мной. Она слишком хорошо меня знает. У нее отличный характер — она сочувственна, терпелива, коммуникабельна, в отличие от меня. При этом симпатичная и разбирается в музыке. Иногда, правда, сочувствие зашкаливает, и она идет спасать меня. Это случается, когда ее достают подружки или родители. Она настойчиво тянет меня на свет, а я предпочитаю оставаться в темноте. И думаю: «На сколько же еще ей хватит терпения…» 

В этом году мне как-то особенно тяжело и противно. То ли от самого себя, то ли от мещанской новогодней гонки, то ли от чего-то непостижимого, необъяснимого, как тот непонятный вой, терзающий меня изнутри. 

Может, соседи, провожающие в пятый раз за вечер старый год, решили охватить своей пьяной любовью весь этаж? Новогодние запахи не удержишь, они пропитывают весь подъезд. Но ароматы жареной курочки, нарезанных огурцов, свежей выпечки на меня не действуют. Меня не привлекает праздничный стол. Сжимаю кулаки. «Кому-то сейчас мало не покажется». 

Распахиваю дверь. Передо мной мужик с двустволкой. 

— Охотник, — представляется он. — Соседи вызвали, говорят, из вашей квартиры волчий вой доносится. 

Сильным широким жестом отодвигает меня в сторону и заходит в квартиру. 

— Дверь закрой, — командует он. — А то, не ровен час, сбегут. 

Какие волки? Откуда сбегут? Вой? Разве его может слышать кто-то кроме меня?

 Охотник проходит в мою комнату и захлопывает дверь перед моим носом с такой силой, что я чувствую холодную воздушную волну, ударившую в лицо. Решительно хватаю за ручку и с усилием открываю дверь. Вхожу. 

Темно. Пока глаза привыкают, чувствую морозное покалывание на щеках и быстро замерзающие руки, запах хвои, влажного снега и металла. Что обычно делают в таких случаях — протирают глаза? Щиплют себя? Вокруг меня стволы деревьев, поблескивающий в свете урезанной луны снег и Охотник. Он спокойно стоит рядом и ждет. Это от его двустволки чувствуется запах металла и ружейного масла, острый, будоражащий, опасный. 

Откуда-то из глубины леса доносится приглушенный вой. «Быстро», — уже на ходу бросает Охотник, устремляясь на звук. Пока слышен голос волка, идти, сохраняя направление, просто. Не считая того, что нужно продираться через кусты, проваливаться в запорошенные снегом ямки. Но вот вой затихает. Видно, мы уже близко, и волк почуял нас. 

— Почему он воет? — сейчас этот вопрос больше всего беспокоит меня. 
— Зовет. 
— Кого? 
— Того, кого потерял. 

Ответ Охотника непонятен. 

— Стой здесь. Я постараюсь зайти с противоположной стороны. Ружье оставить? 

Вопрос застает меня врасплох. 

— Нет. Не нужно. 

Хотя внутри меня бьет мелкая дрожь, представить развороченное выстрелом тело волка еще страшнее. Охотник достает из рюкзака огромный моток тонкой бечевки с редкими красными флажками и привязывает к ближайшей ветке начало веревки. 

Проходит минут пятнадцать. Прижавшись щекой к дереву, я вслушиваюсь в темноту. Вскоре скрип снега под ногами предупреждает меня о появлении Охотника. Последних метров бечевы как раз хватает, чтобы завершить круг. Волк теперь внутри. 

Осталось ждать, когда он, тыкаясь во флажки, выйдет на нас. 

— Скажи, Охотник, почему волки не выходят за ограждение? 
— Помнишь, как в песне?

Охотник присаживается на поваленное дерево и цитирует: 

Волк не может нарушить традиций. 
Видно, в детстве, слепые щенки, 
Мы, волчата, сосали волчицу 
И всосали — нельзя за флажки! 
Наши ноги и челюсти быстры. 
Почему же, вожак, дай ответ, 
Мы затравленно мчимся на выстрел 
И не пробуем через запрет? 

— Только почему волки, и люди тоже, — он внимательно смотрит на меня. — Нас еще в детстве научили: нельзя за флажки, нельзя, запрет. Там неизвестность, там гибель. А настоящая жизнь она такая. Расширяющаяся. Такие круги в жизни у человека часто встречаются. Чем ближе к флажкам подходишь, тем страшнее. Для волка здесь человеком пахнет — убегать надо. Да и человеку не каждому запрет удается преодолеть. Ведь бесстрашие — это не не бояться, а боясь — делать. Тут переступить надо, страх преодолеть, переступление совершить.

 Я задумываюсь над его словами. Мне не сидится на месте. 

— Пойду пройдусь немного. 

Двигаюсь вдоль натянутой веревки. Останавливаюсь на звук рвущегося дыхания, словно бежал кто-то быстро-быстро, а потом резко остановился. Поворачиваюсь и смотрю внутрь круга. В нескольких шагах от меня за флажками стоит крупный молодой волк. Зверь стоит не таясь. Наши взгляды встречаются. И на секунду я вижу мир его глазами. Одиночество, дикость, тоска, затравленность, лютость. Я чужой в этом мире, я загнан, мне страшно. Вот что я ощущаю, будучи в его шкуре. 

— Не двигайся, — чуть слышно говорит незаметно подкравшийся Охотник. Спрятавшись за дерево, он уже готов выстрелить. 
— Нет. Не стреляйте. 

Чувство страха и стыда охватывают меня, щеки пылают, как в детстве, дыхание прерывается, а сердце готово выскочить наружу. Страх загнанного зверя так велик, что его убийство кажется мне великим кощунством. 

— Прыгай и убегай. Никто тебя не тронет. 

Я по-прежнему не отвожу от него глаз. Затем машу рукой, словно показываю, какой прыжок ему совершить. Волк присаживается на задние лапы и с легкостью перемахивает через ограждение. 

За флажки

Открываю глаза. Вижу на потолке разноцветные отблески гирлянд. Только почему я решил, что это созвездие Охотника? Орион еще шумеры называли Пастухом Небес, и собака при нем тоже всегда была. 

С улицы доносятся звуки колокольчиков, взрывы петард. Народ развлекается. Год Желтой Земляной Собаки заканчивается. Остается всего два часа до Нового года. Года, где жизнь будет полна желаний и смыслов. 

Я нащупываю телефон. 

— Дина, ты где? 

Автор Татьяна Кунигель 
Корректор Екатерина Жаворонкова

Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»