Приехал я как-то в деревню в желтых носках. Все пальцем показывали, смеялись, потому что желтые, а не черные. Ну, я в город вернулся — смысл жизни искать хотел. Носки там всем понравились, а поиск — нет. Посмеивались, странным называли. Деревня!
Вот в нескольких предложениях мои взаимоотношения с миром. О себе хочу сказать, хоть знаю, что это неприлично, — я парень пытливый, сообразительный, не без талантов даже и не гордый. Если бы нашел, где я не там свернул в жизни, что меня привело к сиротскому одиночеству в многомиллиардном мире, я бы вернулся и пошел бы верной дорогой. Но знаете, как-то все с самого начала не задалось с этой жизнью. Не получалось у нас взаимности. К другим она с раскрытыми объятьями: лелеет, целует, радуется им как родным, а я будто приемный, детдомовский, что ли. Бьет меня, шпыняет.
Вот все дети как дети: бегают, толкаются, кусаются. И весело им от этого, хорошо, верещат, улыбаются. А мне — нет, скучно с ними. Я к взрослым поближе — с ними интереснее, а они обратно отправляют: «Чего локаторы свои развесил, уйди, не видишь, взрослые разговаривают?!» С мелкими противно — взрослые гонят.
Вот я смотрю на себя в зеркало — ребенок: две руки маленькие, две ноги маленькие, тельце маленькое, волосики красивые. А чувствую себя взрослым, серьезным, большим. Эй, вы там, наверху, ошиблись, что ли? Большому все маленькое дали! Разгильдяи! Ладно, подожду! Сами знаете, скоро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Между делом мама отправила в школу учиться. То отдельная история.
Пришли мы с мамой на комиссию направление получать в 1-ый класс. Да я что-то не в настроении был, да и тетка не понравилась. С матерью покровительственно разговаривала, а со мной сюсюкала, как с младенцем. Что нашло на меня — не знаю, я ей Достоевским в лоб запулил: «Что, говорю, тетенька, административный восторг испытываете?» Она только рот открыла, да видно, до конца всего не поняла. А мама так зыркнула на меня, что у меня все нутро ошпарило, так я ни слова больше не произнес. Вышли с рекомендацией для «одаренных».
В школу пошел обычную, в обычный класс. С обычными уроками, которые любил, с обычными шумными переменами, которые терпеть не мог — обычно сидел в уголке, делая вид, что занят, или прятался в туалете. Сильно ждал, когда, наконец, вырасту. Одному ждать было тяжело, ведь одному всегда плохо.
Появился у меня друг. Лешка зовут. Я к нему долго присматривался. Тоже тихий, спокойный, неразговорчивый. Выше остальных в классе на две головы, в плечах как девятиклассник. Подошел я к нему как-то и говорю:
— Леша, а тебя тоже перепутали, как меня?
— Не знаю, а ты как думаешь?
— Ну, ты такой большой, высокий, сильный — а в первом классе. И дурачишься со всеми, словно малый.
— Наверно, — он согласно-доверчиво и смущенно пожал плечами.
— Давай дружить?
— Давай!
Так и ходили вместе, вдвоем. Хорошим другом был Лешка, спокойным, слушать умел.
Время шло, все вокруг говорили, что совсем взрослым становлюсь, рукой подать до окончания школы. Потом университет. И здравствуй, долгожданная взрослая жизнь! Ни с того ни с сего влюбился я и влюбился по-взрослому. Кристиной ее звали. Ее до дома провожал, цветы дарил, в ресторан даже звал, как это принято у взрослых. Не пошла, сказала, что странный я. Что потом за ресторан расплатиться со мной не сможет.
Я ей с алгеброй помогал, а она слушала меня. Про мое взросление говорил, что не терпится уже с серьезными людьми общаться, а не с дураками сверстниками. По глазам видел, что понимала меня. Называла гадким утенком — не в обиду, а по схожести историй. Что тот, когда маленьким был, тоже его все обижали, что он места себе не находил, прямо как я. А потом вырос и превратился в красивого лебедя. Общительная была, не как Лешка.
Через месяц увидел ее со старшеклассником в обнимку, подходить не стал. Вечером позвонил спросить, что это значит. Отвечала, что то, что видел, то и значит. Говорил, что я ее не знаю, не знаю, какая она есть. Я умолял одуматься, вспомнить, что мы с ней как два лебедя — неразлучны, и если одного не станет, то и второму конец. Она говорила, что она курица мокрая, тварь последняя, что меня предала, но предала из-за настоящей любви. Я согласился, что курица, потому что клюнула больно, в самое сердце.
Закончилась школа, потом университет. И отчаянию моему не было предела. Оказалось, что все обман. Все опять перепутали. Взрослые — это та же детская тупость и примитивность в десятой степени. Я смотрел на дураков женящихся, на дураков множащихся, берущих кредиты, разбивающих посуду, автомобили, а особо изощренные и глупые разбивали жизни, при том не только чужие. Взрослый мир — мир безумия, бессмысленности и отчаянного дебилизма без каких-либо надежд на будущее.
Я опять стою у зеркала, как когда-то в детстве. Тогда маленький — сейчас уже большой. Способный на большие поступки. Там наверху перепутали, а я здесь внизу все исправлю. На шее у меня затянут ремень. Хочу посмотреть, как это будет выглядеть. Снимаю, откладываю, не сегодня…
Ночь. Интернет. Сайт. Прости меня, там, наверху, я просто не знал. Я не знал, как это — жить. Теперь я все исправлю. Я обещаю, что все исправлю. Это я перепутал.
Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»
Автор Алексей Бегма
Редактор Валентина Алабугина
Корректор Амир Сетдиков
,,. Если бы нашел, где я не там свернул в жизни, что меня привело к сиротскому одиночеству в многомиллиардном мире, я бы вернулся и пошел бы верной дорогой.” Повороты и перекрёстки, как в той песне про перекрёсток семи дорог. Знакомые состояния и мучения выбора пути. Сомнения и вопрос: а туда ли я свернул? Не хочется отрываться, когда читаешь, интересно. И концовка, коротко, но глубоко и сильно.
Все так и есть, так и ощущается – кругом обман. Как у одного писателя: все всё знают, какие-то законы про то, как надо жить, но только мне не говорят, притворяются, а когда я не вижу – смеются надо мной.
Статью читала не отрываясь. Такой цельный образ получился. И концовка обнадеживающая: герой перестал примЕриваться, а примИрился. С собой, со своим миром. Спасибо, Алекскй.
Все отзывается. Только у меня был жёлтый плащ.